Тот день и многие последовавшие за ним месяцы превратились для меня в сущий ад. Я была уверена, что схожу с ума. Идеи, появлявшиеся у меня в голове заставляли меня увериться в этом. Первым был тот факт, что я не могла понять, как можно бояться ничто, пустоты. Я не принимала ЛСД уже в течение двух месяцев, так почему же я чувствую себя так, словно круглые сутки сижу на кислоте?
Пытаться изъяснить все те мыслишки, которые сводили меня с ума, практически невозможно, можно только сказать, что вся моя психологическая защита полетела в тартарары. Я подразумеваю, что не могла уже ничего рационализировать. Я не могла — почему?то — смириться с тем, что стена — это стена, а стул — это стул. Я не могла ощущать даже саму себя. Мой ум до того помутился, что я не ощущала своего тела и не чувствовала ничего, кроме страха. Я постоянно его чувствовала. Я чувствовала, что заперта в собственном сознании, в собственном разуме, как в тюрьме, и единственным выходом для меня могла стать газовая камера. У меня не было никаких шансов пережить этот кризис.
При всем том, вокруг меня творились вполне реальные вещи, которые меня совершенно не занимали и не беспокоили. Мой парень, с которым я тогда жила, имел дело с торговлей наркотиками. Он, также как и я, нигде не работал. У нас было, правда, много заработанных преступным путем денег. К нам приходили группки длинноволосых друзей, уходивших от нас нагруженными наркотой. В доме их было просто полно. Это был настоящий рай для наркоманов. Все это меня совершенно не беспокоило, так как мне действительно ни до чего не было дела. Я не имела никакого представления о том, что творилось вокруг. В то время я не принимала никаких наркотиков и меня к ним не тянуло. Единственное, что меня волновало, это мой разум, вопрос, почему он постоянно ускользает от меня, и почему я не могу принять осветительную лампочку именно за осветительную лампочку. Для себя я твердо решила, что я сумасшедшая, и тот ужасный страх, по сути, был знанием того, что я сумасшедшая, и я была готова увериться в том, что я обречена на ужасный конец. Я была готова скорее сойти с ума, чем поверить в то, что лампочка в коридоре — это всего лишь лампочка в коридоре.
Именно в тот момент я окончательно созрела для проведения первичной терапии, именно тогда я была готова к первичным состояниям, но, к несчастью, тогда я этого еще не знала. Когда я впервые обратилась за помощью к психиатру, я находилась в полном отчаянии. Мое самочувствие изменилось немного, но совершенно не так, как теперь. Меня научили строить крепкую психологическую защиту. Теперь я испытывала страх не все время, но большую его часть. Я построила в себе защиту и стала сбрасывать с себя все чувства. Когда я испытывала страх, то разумом уговаривала себя в том, что реально никакого страха не существует, что я вовсе ничего не боюсь, и что это просто кислотный всплеск. Кроме того, у меня появился человек, на которого я могла опереться, который, как я была уверена, знает правильные ответы на все вопросы, и этим человеком стал мой психотерапевт. Если бы он сказал мне, что луна сделана из зеленого сыра, то я приняла бы это на веру, так как он знал все о разуме, и у меня не было никаких причин испытывать страх. Я полностью и всецело доверяла этому человеку, я уповала на него, для меня он стал богом, отцом и защитником моего душевного здоровья.
Когда я начала заниматься в группе, мы начали узнавать кое?что о первичной боли, и тогда мне захотелось самой пройти первичную терапию, потому что, несмотря на то, что я смогла как?то «приспособиться» к жизни, я все же чувствовала себя несчастной. Яне знала, чем бы я хотела заняться и кем я хотела бы быть. Мое первое первичное состояние было вызвано принятием решения. Я решила выйти замуж за моего парня. У нас многое изменилось. У него была теперь хорошая работа, он перестал торговать наркотиками. У меня тоже была хорошая работа. Мы начинали походить на обычную молодую супружескую пару.
После того, как я приняла это решение, я — на вечернем занятии психотерапевтической группы — принялась нести всякую чепуху о том, как я счастлива.. Но когда я перестала болтать и пристально заглянула в себя, то поняла, что все это не так. Все, что я решила сделать, не сделает мою жизнь счастливой.
Лежа на полу я глубоко задышала животом. После этого я испустила громкий крик ярости. Я чувствовала себя совершенно отвратительно. Я была самым поганым дерьмом. Я села. Помню, что люди из группы задавали мне какие?то вопросы, на которые я отвечала. Я и сама не помню, что я отвечала, но помню, что все вокруг радовались и повторяли: «Ты сделала это, ты сделала это». Единственное, что я тогда по–настоящему ощутила, так это то, что я была дерьмом, потому что всю жизнь лгала сама себе. Вся моя жизнь оказалась больной бессмысленной шуткой. Я была ничто. Это был мой первый прорыв к реальности.
После этого первичного состояния последовало несколько других. В таких состояниях и понемногу избавлялась от главной боли, запертой внутри меня.
Было намного легче отказаться от надежды на любовь отца, чем от надежды на любовь матери, потому что отец всегда был более реальным, чем мать. Мой отец имел работу, на которую ходил без перерыва тридцать лет, хотя и очень много пил. Когда бы ни происходили драки (между моими родителями), а они происходили практически ежедневно, я всегда становилась на сторону матери, также как мои брат и сестры. Бедной мамочке всегда сильно доставалось. Ей пришлось смириться с тем, что ее били, называли шлюхой, ей пришлось подвергать детей всему этому кошмару только ради того, чтобы сохранить семью.
Отказаться от отца мне было проще, потому что я всю жизнь знала, кто он такой — отвратительный ублюдок.
Что касается матери, то это совсем другая история. Я была убеждена, что мать сильно и преданно меня любила, и всегда будет уверена, что любит, поэтому мне очень трудно отказаться от надежды на любовь, в которую я всегда верила, но которой, как я теперь понимаю, никогда не было.
Одно из последних первичных состояний, какие я пережила, наступило, когда я отказалась от надежды на ее любовь. Я лежала на полу и пронзительно кричала, чувствуя сильную боль в животе. Мать выходила из меня трудно, вместе со словами: «Мама, мама, почему ты меня не любишь?» Я выкрикивала эти слова снова и снова. Я воистину понимала, что это правда, понимала, что всю свою жизнь боролась за ее любовь так, как не боролась за любовь других людей, потому что в ней было обещание любви. Я знала, что если буду милой сладкой девочкой, то настанет день, когдая обрету ее любовь. Когда?нибудь, и это будет настоящая любовь. Но я не стала милой сладкой девочкой. Иногда мне хотелось взорваться, разозлиться на окружавших меня людей, но я никогда не делала этого, потому что чувствовала, что потеряю их любовь.
После каждого пережитого первичного состояния мой голос становился чуть ниже. Один раз я говорила едва ли не басом. Всю жизнь у меня был очень высокий, чистый и нежный голос. Теперь он стал более низким, более реальным голосом.
После первичных состояний у меня расширилось поле зрения. Теперь я могу видеть больше, потому что перестала бояться видеть свет.
Мысли мои стали более ясными и отчетливыми. Я могу говорить с людьми так, что они меня понимают. Теперь я уверена в том, что говорю, потому что эти слова произносит мое собственное, истинное «я». Раньше у меня были большие трудности, мне трудно было переступать через пороги. Во мне вечно боролись два человека.
Обычно я всегда заканчивала разговор какой?нибудь ничего не значившей фразой, чувствуя, что то, что я сказала, неверно и вообще не имеет никакого значения.
Теперь в моей жизни нет места борьбе, потому что я спокойно отношусь к тому, что происходит. Что случается, то случается. Теперь у меня появился выбор в отношении к тому, что произойдет, и если я хочу что?то сделать, то делаю это.
Я обрела счастье, потому что пришла к осознанному выводу, что мы живем в нереальном мире, большую часть населения которого составляют нереальные люди. Это просто понимание того, что люди будут иметь что?то истинное только если будут здоровы. Мы ничего не можем поделать с жизнью других людей, так зачем же тогда переживать и волноваться по поводу того, что они делают? Если знаешь способ защитить себя и других, это надо делать; если же не знаешь, то не надо и делать.