Но так как я все равно не чувствовала себя женственной, то и переключилась на женщин, обладавших еще меньшей женственностью. Я пыталась вступать в половые отношения с лесбиянками. С Мэри и Стэйси я могла полностью чувствовать себя «женщиной». Моя мать обычно была очень холодна со мной, за исключением тех случаев, когда немного выпивала. В этих случаях она с такой сексуальной страстью принималась обнимать и целовать меня, что я пугалась и чувствовала отвращение. Я еще проходила курс первичной терапии, когда мать однажды позвонила мне в половине третьего ночи. Я поздоровалась, а потом голос матери произнес: «Я люблю тебя и страшно по тебе скучаю». Я была настолько ошеломлена, что повесила трубку, не сказав ни слова. Позже, на следующий день, я осознала, в чем состоит суть лесбийской любви. Моя мать стремилась унизить и уязвить меня, потому что это я должна была ее любить. Мать хочет, чтобы дочь любила ее — моя мать никогда не давала мне почувствовать себя красивой или женственной, она не позволяла мне быть в детстве маленьким ребенком; она пыталась сделать меня своей матерью — она была неспособна любить меня, но, однако, требовала, чтобы я любила ее. Поэтому гомосексуальность — это когда дочь отвергает отчуждение матери и идет к другой женщине, говоря ей: «Я буду любить тебя, если ты полюбишь меня». Так начинается символическое лицедейство. Разница между активной и пассивной лесбиянкой определяется мерой лишения женственности. Пассивная лесбиянка все еще борется за то, чтобы быть женщиной. Активная лесбиянка в своем отвержении заходит так далеко, что своими действиями словно говорит: «Я откажусь от всего женственного, что во мне осталось и стану для тебя мужчиной (символической матерью)». Одна свихнувшаяся лесбиянка, моя знакомая, написала когда?то белыми стихами поэму под названием «Хрупкие люди». Ничто не может лучше выразить суть лесбиянства.

Это источник цианистого калия

Это ручей, из которого погибшие души пьют, чтобы усмирить жажду — и думают, что поиск их пути окончен… но сладкий нектар превращается в кислый яд в прогнивших ртах. Роса испаряется с цветка, и он вянет на своем стебельке — лепестки осыпаются, и их уносит ветер. Полевая фиалка растет в теплице — становится пленницей горшка — теряет лесную застенчивость, покрывается городскими фальшивыми блестками,..

Вот он, этот источник — каменная купель — а жидкость в нем — слезы, а сама купель таится в пропасти наших изувеченных, разбитых жизней…

Мы поем о любви, и думаем о нашей первой любви. Ах, мы видим те глаза, глубина которой представляется нам бездонной и прозрачной, как воды горного озера. Мы чувствуем дрожь, мы тянемся к губам, но боимся коснуться их — и нас охватывает трепет. Мы в бесконечном поиске, мы жаждем трепета первой нашей любви…

Теперь мы тверды — и умны — и хрупки, скромна и неброска наша внешность — весел и звонок наш смех — беспечны рукопожатья и горьки слезы, текущие потом из глаз. Годы стремительно летят — а мы беззаботно шебечем — мы, похоронившие юношеские мечты. Источники наши высыхают — остаются лишь соль. Мы забываем о родниках — но один лишь искусный укол, и открывается старая рана и мы страдаем от соли, разъедающей старую язву…

Да, мы веселы — мы умны и остры — но как же мы хрупки!

В конце лечения я приняла ЛСД. В то время я начала испытывать очень глубокие чувства; мне захотелось бежать от них. Такое бегство есть не что иное, как отчуждение себя от чувства и бегство в сознание. Я просто сходила с ума. В душе мой творился настоящий ад!

Я чувствовала себя как герои Сартра из «Выхода нет». Я не могла отыскать выход в подлинную реальность. На следующий день мне захотелось покончить с собой. Нет, я не могу сказать, что мне на самом деле захотелось уйти из жизни, но я впервые ощутила ужасающее одиночество и страх. Мне нечего было больше высасывать из окружающего мира. Я боялась ощутить полное одиночество, так как это могло разрушить меня; но, вместе с тем, я боялась, что могу уничтожить себя сама, повинуясь какому?то внезапному импульсу, если бы вдруг ощутила, что не могу вынести нахлынувшие на меня чувства. Надо было прочувствовать одиночество, но не сразу, а постепенно.

В течение нескольких недель меня преследовало такое чувство, что я схожу с ума. Я не могла отличить настоящее от фантазии, реальность от воображения. Однажды вечером, во время группового сеанса я неожиданно оказалась на полу, испытывая какие?то невероятные желания каждой клеточкой. Где- то внутри я слышала крик двухдневного младенца. Мне никогда не приходилось испытывать такого всеобъемлющего чувства — разве только во время оргазма. Потом у меня началось сильное головокружение. Я не могла сохранять равновесие до тех пор, пока не вернулась чувствами в то далекое детство и не прочувствовала свои желания.

В моем физическом облике за время первичной психотерапии произошли изменения, которые, как я надеюсь, окажутся стойкими. У меня совершенно исчезла аллергия. Кожа стала мягче, полностью пропали угри. У меня выросли груди, соски стали как у зрелой женщины. Мои мышпы, наконец, расслабились, в них исчезло постоянное невыносимое напряжение.

Стоило мне проходить через все это? Стала ли я после этого совершенно другим человеком? Да, так как есть неоспоримая разница между жизнью и смертью. Правда, я не знала, что мертва до тех пор, Но теперь, когда я ожила, выяснилось, что мне не для чего жить. Я пошла на курс психотерапии, чтобы обрести свой новый имидж, но обрела лишь саму себя. Ноу реальности есть одно неоценимое свойство — она никогда не разочарует тебя.

18

Основы страха и гнева

Гнев

Один из распространенных мифов о природе человека гласит, что под мирной и безмятежной личиной таится кипящий котел ярости и склонности к насилию, сдерживаемых исключительно обществом. Как только система контроля ослабевает, накопленное насилие вырывается наружу, что приводит к войнам и вакханалии массового геноцида. Но я, напротив, постоянно поражался тому, насколько не агрессивен и не склонен к насилию человек, с которого снята так называемая оболочка цивилизации. Пациенты, находящиеся в первичном состоянии/открыты и уязвимы, лишены защиты, но не испытывают никакого гнева. В них не клокочет бьющая через край ярость. Возможно, сама цивилизация заставляет человеческие существа так нецивилизованно относиться друг к другу, так как порождает подавленность и враждебность. Быть цивилизованным означает контролировать свои чувства, а такой контроль может стать источником накопления внутренней ярости.

Я уверен, что злобный человек — это нелюбимый человек — человек, который не имеет возможности стать самим собой. Он зол на родителей за то, что они не позволяют ему нормально быть, он зол на себя зато, что сносит такое отрицание собственного «я». Но первична базовая, основная потребность; гнев вторичен — он возникает в том случае, если не удовлетворяется основная потребность. Если внимательно присмотреться к процессу возникновения первичного состояния, то можно вычленить из него почти математическую последовательность событий, которая практически не претерпевает никаких вариаций от случая к случаю. Первое первичное состояние обычно связано с гневом; вторая очередь первичных состояний порождает в человеке боль и обиду; и только третья вызывает у пациента потребность быть любимым. Потребность, точнее, невозможность ее удовлетворить, причиняет обычно самую большую боль. Последовательность первичных состояний отражает— в обратном порядке — последовательность событий, происходивших в реальной жизни. Сначала, в самый ранний период жизни была потребность в любви, потом появляется боль и обида, так как ребенок не получает ожидаемой любви, и наконец в человеке вскипает гнев, призванный облегчить и утишить боль. С невротиком часто происходит следующее: он утрачивает память и чувство о двух первых этапах и остается один на один с необъяснимым гневом. Но гнев, также как и депрессия, есть реакция на боль, а не базовое свойство человеческого характера. Иногда маленькому ребенку легче чувствовать гнев, чем вынести ужасающее ощущение одиночества и отверженности, лежащее в основе гнева; ребенок делает вид, что ощущение себя нелюбимым и одиноким есть нечто другое, а именно ненависть. Но пациенты, проходящие курс первичной терапии редко просто проявляют ненависть к своим родителям. Скорее эти чувства можно выразить по–иному: «Любите меня, пожалуйста. Ну почему вы не можете меня полюбить? Любите же меня, сволочи!» Когда невротик становится взрослым, он начинает думать, что единственное чувство, которое он может испытывать — это ненависть, но во время первичной психотерапии он открывает для себя, что ненависть есть не что иное, как еще одно прикрытие неудовлетворенной потребности. Стоит только больному прочувствовать потребность, как в его душе едва ли остается место для гнева. В группах пациентов, проходящих первичную терапию стычки и враждебные отношения между партнерами в группе встречаются намного реже, чем в группах, проходящих обычную рутинную психотерапию. Не испытывают наши больные ненависти и к психотерапевту. Они, по большей части, чувствуют лишь сильную душевную и физическую боль.